Mera Joota Hai Japani Yeh Patloon Englishtani

    Sar Pe Laal Topi Roosi Phir Bhi Dil Hai Hindustani

    Mera Joota...

    Nikal Pade Hai Khulli Sadak Par Apna Seena Taane

    Manzil Kahan, Kahan Rukna Hai,Uparwala Jaane

    Badte Jaayen Hum Sailani, Jaise Ek Dariya Toofani

    Sar Pe Laal Topi Roosi Phir Bhi Dil Hai Hindustani

    Mera Joota...

    Upar-Neeche Neeche-Upar Leher Chale Jeevan Ki

    Nadaan Hai Jo Baith Kinare, Pooche Raah Watan Ki

    Chalna Jeevan Ki Kahaani, Rukna Maut Ki Nishaani

    Sar Pe Laal Topi Roosi Phir Bhi Dil Hai Hindustani

    Mera Joota...

    Honge Raaje Rajkanwar Hum Bigde Dil Shehzade

    Hum Singhasan Par Ja Baithen Jab Jab Karen Iraade

    Surat Hai Jaani Pehchani Duniya Walon Ko Hairani

    Sar Pe Laal Topi Roosi Phir Bhi Dil Hai Hindustani

    Mera Joota...

Мои ботинки японские, штаны английские,

На голове красная русская шляпа, но мое сердце индийское.

Я иду по открытой дороге бесстрашно (распрямив грудь).

Где моя цель (место назначения)?

Где мне остановиться?

Один Бог (тот, кто наверху) знает.

Наступаем (идем вперед) мы странники (туристы),

Как морской шторм.

Припев

Вверх и вниз, вниз и вверх,

Текут волны жизни.

Глупы (несведущи) те, кто сидит скраю.

Разве мы спросим (у них) про путь нашей Родины?

Идти – это история жизни,

Стоять – подобно смерти.

Припев

Я буду раджой и царевичем,

Принцем избалованным (испорченным).

Я сижу на троне

Когда только захочу.

«Его лицо знакомо»

Люди (говорят) в удивлении.

Comme je descendais des Fleuves impassibles,

Je ne me sentis plus guidé par les haleurs ;

Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles,

Les ayant cloués nus aux poteaux de couleurs.

J’étais insoucieux de tous les équipages,

Porteur de blés flamands ou de cotons anglais.

Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages,

Les Fleuves m’ont laissé descendre où je voulais.

Dans les clapotements furieux des marées,

Moi, l’autre hiver, plus sourd que les cerveaux d’enfants,

Je courus ! Et les Péninsules démarrées,

N’ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.

La tempête a béni mes éveils maritimes.

Plus léger qu’un bouchon j’ai dansé sur les flots

Qu’on appelle rouleurs éternels de victimes,

Dix nuits, sans regretter l’œil niais des falots.

Plus douce qu’aux enfants la chair des pommes sures,

L’eau verte pénétra ma coque de sapin

Et des taches de vins bleus et des vomissures

Me lava, dispersant gouvernail et grappin.

Et dès lors, je me suis baigné dans le poème

De la mer, infusé d’astres, et latescent,

Dévorant les azurs verts où, flottaison blême

Et ravie, un noyé pensif parfois descend,

Où, teignant tout à coup les bleuités, délires

Et rythmes lents sous les rutilements du jour,

Plus fortes que l’alcool, plus vastes que nos lyres,

Fermentent les rousseurs amères de l’amour.

Je sais les cieux crevant en éclairs, et les trombes,

Et les ressacs, et les courants, je sais le soir,

L’aube exaltée ainsi qu’un peuple de colombes,

Et j’ai vu quelquefois ce que l’homme a cru voir.

J’ai vu le soleil bas taché d’horreurs mystiques

Illuminant de longs figements violets,

Pareils à des acteurs de drames très antiques,

Les flots roulant au loin leurs frissons de volets ;

J’ai rêvé la nuit verte aux neiges éblouies,

Baisers montant aux yeux des mers avec lenteur,

La circulation des sèves inouïes

Et l’éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs.

J’ai suivi des mois pleins, pareille aux vacheries

Hystériques, la houle à l’assaut des récifs,

Sans songer que les pieds lumineux des Maries

Pussent forcer le muffle aux Océans poussifs ;

J’ai heurté, savez-vous ? d’incroyables Florides,

Mêlant aux fleurs des yeux de panthères, aux peaux

D’hommes, des arcs-en-ciel tendus comme des brides,

Sous l’horizon des mers, à de glauques troupeaux ;

J’ai vu fermenter les marais énormes, nasses

Où pourrit dans les joncs tout un Léviathan,

Des écroulements d’eaux au milieu des bonaces,

Et les lointains vers les gouffres cataractant !

Glaciers, soleils d’argent, flots nacreux, cieux de braises.

Echouages hideux au fond des golfes bruns

Où les serpents géants dévorés des punaises

Choient des arbres tordus, avec de noirs parfums.

J’aurais voulu montrer aux enfants ces dorades

Du flot bleu, ces poissons d’or, ces poissons chantants.

Des écumes de fleurs ont béni mes dérades

Et d’ineffables vents m’ont ailé par instants.

Parfois, martyr lassé des pôles et des zones,

La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux

Montait vers moi ses fleurs d’ombre aux ventouses jaunes

Et je restais, ainsi qu’une femme à genoux,

Presqu’île, ballottant sur mes bords les querelles

Et les fientes d’oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds,

Et je voguais, lorsqu’à travers mes liens frêles

Des noyés descendaient dormir, à reculons.

Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,

Jeté par l’ouragan dans l’éther sans oiseau,

Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses

N’auraient pas repêché la carcasse ivre d’eau,

Libre, fumant, monté de brumes violettes,

Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur

Qui porte, confiture exquise aux bons poètes,

Des lichens de soleil et des morves d’azur,

Qui courais taché de lunules électriques,

Plante folle, escorté des hippocampes noirs,

Quand les Juillets faisaient crouler à coups de triques

Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs,

Moi qui tremblais, sentant geindre à cinquante lieues

Le rut des Béhémots et les Maelstroms épais,

Fileur éternel des immobilités bleues,

Je regrette l’Europe aux anciens parapets.

J’ai vu des archipels sidéraux ! Et des îles

Dont les cieux délirants sont ouverts au vogueur :

— Est-ce en ces nuits sans fonds que tu dors et t’exiles,

Million d’oiseaux d’or, ô future Vigueur ?

Mais, vrai, j’ai trop pleuré ! Les aubes sont navrantes,

Toute lune est atroce et tout soleil amer.

L’âcre amour m’a gonflé de torpeurs enivrantes.

Oh ! que ma quille éclate ! Oh ! que j’aille à la mer !

Si je désire une eau d’Europe, c’est la flache

Noire et froide où, vers le crépuscule embaumé,

Un enfant accroupi, plein de tristesse, lâche

Un bateau frêle comme un papillon de mai.

Je ne puis plus, baigné de vos langueurs, ô lames,

Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,

Ni traverser l’orgueil des drapeaux et des flammes,

Ni nager sous les yeux horribles des pontons !

В то время как я плыл вниз по речным потокам,

Остались навсегда мои матросы там,

Где краснокожие напали ненароком

И пригвоздили их к раскрашенным столбам.

Мне дела не было до прочих экипажей

   С английским хлопком их, с фламандским их зерном.

   О криках и резне не вспоминая даже,

   Я плыл, куда хотел, теченьями влеком.

   Средь всплесков яростных стихии одичалой

   Я был, как детский мозг, глух ко всему вокруг.

   Лишь полуостровам, сорвавшимся с причала,

   Такая кутерьма могла присниться вдруг.

   Мой пробужденья час благословляли грозы,

   Я легче пробки в пляс пускался на волнах,

   С чьей влагою навек слились людские слезы,

   И не было во мне тоски о маяках.

   Сладка, как для детей плоть яблок терпко-кислых,

   Зеленая вода проникла в корпус мой

   И смыла пятна вин и рвоту; снасть повисла,

   И был оторван руль играющей волной.

   С тех пор купался я в Поэме океана,

   Средь млечности ее, средь отблесков светил

   И пожирающих синь неба неустанно

   Глубин, где мысль свою утопленник сокрыл;

   Где, в свой окрасив цвет голубизны раздолье,

   И бред, и мерный ритм при свете дня вдали,

   Огромней наших лир, сильнее алкоголя,

   Таится горькое брожение любви.

   Я знаю рвущееся небо, и глубины,

   И смерчи, и бурун, я знаю ночи тьму,

   И зори трепетнее стаи голубиной,

   И то, что не дано увидеть никому.

   Я видел, как всплывал в мистическом дурмане

Диск солнца, озарив застывших скал черты.

   Как, уподобившись актерам в древней драме,

   Метались толпы волн и разевали рты.

   Я грезил о ночах в снегу, о поцелуях,

   Поднявшихся к глазам морей из глубины,

   О вечно льющихся неповторимых струях,

   О пенье фосфора в плену голубизны.

   Я месяцами плыл за бурями, что схожи

   С истерикою стад коровьих, и ничуть

   Не думал, что нога Пречистой Девы может,

   Смиряя океан, ступить ему на грудь.

   Я направлял свой бег к немыслимым Флоридам,

   Где перемешаны цветы, глаза пантер,

   Поводья радуги, и чуждые обидам

   Подводные стада, и блеск небесных сфер.

   Болот раскинувшихся видел я броженье,,

   Где в вершах тростника Левиафан гниет;

   Средь штиля мертвого могучих волн движенье,

   Потоком падающий в бездну небосвод.

   Ртуть солнца, ледники, костров небесных пламя!

   Заливы, чья вода становится темней,

   Когда, изъеденный свирепыми клопами,

   В них погружается клубок гигантских змей.

   Я детям показать хотел бы рыб поющих,

   "И золотистых рыб, и трепетных дорад...

   Крылатость придавал мне ветер вездесущий,

   Баюкал пенистый, необозримый сад.

   Порой, уставшему от южных зон и снежных,

   Моря, чей тихий плач укачивал меня,

   Букеты мрака мне протягивали нежно,

   И, словно женщина, вновь оставался я.

   Почти как остров, на себе влачил я ссоры

   Птиц светлоглазых, болтовню их и помет.

   Сквозь путы хрупкие мои, сквозь их узоры

   Утопленники спать шли задом наперед.

   Итак, опутанный коричневою пряжей,

   Корабль, познавший хмель морской воды сполна,

   Я, чей шальной каркас потом не станут даже

   Суда ганзейские выуживать со дна;

   Свободный, весь в дыму, туманами одетый,

   Я, небо рушивший, как стены, где б нашлись

   Все эти лакомства, к которым льнут поэты, -

   Лишайник солнечный, лазоревая слизь;

   Я, продолжавший путь, когда за мной вдогонку

   Эскорты черных рыб пускались из глубин,

   И загонял июль в пылавшую воронку

   Ультрамарин небес ударами дубин;

   Я, содрогавшийся, когда в болотной топи

   Ревела свадьба бегемотов, сея страх, -

   Скиталец вечный, я тоскую о Европе,

   О парапетах ее древних и камнях.

   Архипелаги звезд я видел, видел земли,

   Чей небосвод открыт пред тем, кто вдаль уплыл...

   Не в этих ли ночах бездонных, тихо дремля,

   Ты укрываешься, Расцвет грядущих сил?

   Но слишком много слез а пролил! Скорбны зори,

   Свет солнца всюду слеп, везде страшна луна.

   Пусть мой взорвется киль! Пусть погружусь я в море!

   Любовью терпкою душа моя пьяна.

   Коль мне нужна вода Европы, то не волны

   Ее морей нужны, а лужа, где весной,

   Присев на корточки, ребенок, грусти полный,

   Пускает в плаванье кораблик хрупкий свой.

   Я больше не могу, о воды океана,

   Вслед за торговыми судами плыть опять,

   Со спесью вымпелов встречаться постоянно

   Иль мимо каторжных баркасов проплывать.